Предсказания в жизни поэта

Исследователь жизни и творчества великого русского поэта А. С. Пушкина В. Мицуров не раз приводил факты предвидений и предсказаний в жизни поэта.

К таким фактам относится гадание петербургской предсказательницы Александры Филипповны Кирхгоф, предсказывавшей многим известным лицам и, в частности, императору Александру I по поводу грядущей войны с Наполеоном. Пушкину было 26 лет, когда он со своим приятелем Н. Всеволожским зашел в гадальный салон, чтобы узнать о себе массу неожиданностей.

Прежде всего, Кирхгоф объявила о возврате ему некой задолженности, потом о неожиданном предложении по службе, в-третьих, о грядущей славе и почитании современниками. Ему предрекли две ссылки и, наконец, долгую жизнь, если он избежит смерти в 37 лет от белого человека или от белой лошади.

Первое предсказание реализовалось, когда уезжавший лицейский приятель Н. А. Корсаков возвратил долг прямо на квартире гадалки. А через несколько дней командир лейб-гвардии конного полка А. Ф. Орлов предложил ему вступить в офицеры своей команды.

Ссылки на юг в 1820 году и в Псковскую губернию в 1824 году точно подтвердили следующую догадку или озарение петербургской сивиллы. Относительно последнего, рокового, предсказания известно, что поэт ожидал его, терзаясь и, что называется, веря и не веря. И в январе 1837 года вышел на дуэль с блондином в белом кавалергардском мундире, да к тому же роялисту, а значит, носителю белой кокарды.

В воспоминаниях современников А. С. Пушкина, дошедших до наших дней, упоминается о тревоге поэта и его постоянной памяти о предсказаниях. Одним друзьям он рассказывал об этом, как принято в светском обществе, с усмешкой и юмором, другим с бравадой и озорством.

Есть очерк А. А. Фукс, относящийся к 1834 году и тогда же подаренный поэту, в котором автор описывает свой разговор с Пушкиным в Казани по поводу предсказаний. Есть письмо друга поэта П. Б. Мансурова к другому его знакомому, С. А. Соболевскому от 23 июля 1870 года:

«Предсказание Кирхгоф сделало на Пушкина довольно сильное впечатление, особенно сначала, но в скором времени оно, как нам казалось, совершенно изгладилось. Однако, если кто из наших напоминал об этом, ясно видно было, что это ему неприятно, он старался всячески отклонить разговор, и когда не успевал, то сам первый хохотал весьма громко, но для тех, которые его хорошо знали, видно было, что хохот его был принужденный, что заставляло нас совершенно прекращать всякий намек о прошедшем».

Помимо предсказаний, на поэта действовали вещие сны и многочисленные приметы, которые он хорошо знал и во многие верил. Так, накануне дня казни его друзей-декабристов, то есть 13 июля 1826 года, ему приснился сон, что у него выпало пять зубов, и об этом он рассказывал друзьям и домочадцам в Михайловском, куда страшная весть дошла совсем не скоро.

А в начале декабря 1825 года, скорее всего получив письмо от И. И. Пущина, он собрался в Санкт-Петербург. С. А. Соболевский описывает, как ему запрягают повозку для проезда по соседям, с которыми он собирался проститься. Потом он отмечает, что по дороге ему перебегает путь один, затем второй заяц, при возврате в усадебный дом он встречает в пустых воротах священника, а его сопровождающий слуга неожиданно заболевает горячкой. Поездка была отложена, а если бы этого не случилось, то последствия могли развернуться совсем трагически. Сам Пушкин пишет об этом так: «Я рассчитывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не огласился слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву, прямо на совещание 13 декабря. Меня приняли бы с восторгом, вероятно... попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, милые мои!»

По свидетельству А. П. Араповой (урожденной Ланской), дочери Натальи Николаевны от второго брака, мать говорила, что в Царском Селе на квартире В. А. Жуковского, перед бюстом Александра II, подаренным воспитателю, Пушкин воскликнул: «Вижу славное царствование, великие дела и Боже! Какой ужасный конец! По колено в крови!» В то время о покушении на царя никто и не думал, поэтому Наталья Николаевна подумала о некой революции вроде французской.

Еще раз, за несколько месяцев до смерти, вечером, он стоял перед большим зеркалом и, обращаясь к жене, произнес: «Я ясно вижу тебя, и рядом, так близко! стоит мужчина, военный... Но не он, не он! Этого я не знаю, никогда не встречал. Средних лет, генерал, темноволосый, черты неправильные, но недурен, стройный, в свитской форме. С какой любовью он на тебя глядит. Да кто же это может быть?»